В осенний ноябрьский день на константинопольский рейд пришло из Крыма 65 русских кораблей. Боже мой! Что стало с этим шумным, веселым, старым жульническим городом! Корреспонденты, армянские монахи, кинематографисты, паши, англичане, турчанки в непроницаемых вуалях, дервиши в высоких серых камилавках, представители вселенского патриархата, умные мальчики в коротких штанишках и с аппаратами 9×12, люди с биноклями Цейса, — все высыпало на берег и смотрело, как на рейде, с поднятыми желтыми санитарными флагами, стоят 65 русских кораблей, перегруженных до отказа, бессильно повалившихся набок от непомерной тяжести. Люди, пришедшие на этих кораблях, ели американские галеты и английский, красный, неразогретый корн-биф. Не хватало у них, вот уже несколько дней, одного: пресной воды.

И вот я видел, как ловкие и предприимчивые греки, сразу сообразившие, в чем дело, повезли к этим кораблям аппетитные (из-под вина) толстостенные, обитые обручами бочонки с пресной, соблазнительно чистой и прохладной водой из источников Терапии, Бейкоса и Буюк-Дере. Загадочно улыбаясь, греки требовали лиру за ведро, — по тогдашнему счету два миллиона рублей.

Лир не было, — и скоро, после некоторых колебаний, на веревках, с высоких корабельных бортов, в греческую лодчонку с надписью: «Мегала Эллас», поползли кожаные безрукавки, обручальные кольца, френчи, с которых не отпарывали орденских нашивок, сапоги, стыдливо свернутое белье. Одежу грек долго и внимательно рассматривал на свет: не побило ли молью? В сапогах — стучал пальцами по подошвам, прислушиваясь чутким ухом к верности звука. Кольца задумчиво и меланхолически взвешивал на ладонях, как на весах: сначала на левой, потом на правой. А люди, получавшие воду, пили ее, как причастие, и потом кричали вниз греку:

— Сукин же ты сын! Ты же православный! Ты же, когда крестишься, кладешь руку сначала на правое плечо, а потом на левое. Каким именем тебя, собака, назвать надо?

Грек не понимая, мило улыбался, приветливо кивал головой, делал ручкой и отвечал:

— Кардаш! Кардаш!

Что по-турецки значит: приятель.

А потом, рассмотревши, что на подоспевших в это время носках, на пятках, есть дыры, — замотал головой, испуганно замахал руками; и можно было подумать, что на веревке ему спустили не чулки, а тарантула. Владелец же оных, приложив ко рту ладони, кричал, как в рупор, шел на всякие компромиссы и просил за носки уже не стакан, а всего — полстакана воды из этого вкусного, прохладного, тридцативедерного бочонка. И зря, и долго, мешая греку, мотался на узловатой веревке остроносый, закопченный, жестяной чайничек и рядом с ним — связанные, продранные на пятках, серые, шерстяные носки.